«Политическое» богословие либерала против монархической идеи. - Фонд развития и возрождения исторических традиций "Имперское наследие"

Перейти к содержимому

Главное меню

«Политическое» богословие либерала против монархической идеи.

Публицистика > Архив 2013 г. > Социальная философия


Дьякон Илья Маслов


«Политическое» богословие либерала против монархической идеи.


Часть I.

    За последние 20 лет словосочетание «государственная идеология» стало если не ругательным, то уж, по крайней мере, неприличным среди наших либералов. Однако без идеологии не живет ни один социум, поэтому государственная идеология после распада СССР сменилась другой идеологией. Правда, на этот раз - антигосударственной. Государство в либеральной парадигме - весьма относительная ценность: оно служит реализации прав и свобод индивида, а когда права и свободы этого индивида вступают в противоречие с самим существованием государства, то на смену оному приходит гражданское общество.  
    
Гражданское общество - это общество индивидуумов (даже не личностей в традиционном христианском понимании), объединенных глобальными транснациональными организациями и лишенных любой формы идентичности, кроме индивидуальной. Вот как описывается гражданское общество в современной политической философии: «В этом обществе нет границ, нет строго определенных функций, нет сословий, нет каст и классов. Каждый атомарный гражданин следует за своими эгоистическими устремлениями, движимый жаждой комфорта и наслаждений; ограничения же возникают спонтанно только при столкновении с интересами другого гражданина». Инструментом для создания гражданского общества в либеральной парадигме служит правовое государство, т.е. государство (если это только можно назвать государством в традиционном смысле), которое должно служить соблюдению «естественных прав» индивидуума. Никаких других задач и целей государство ставить перед собой просто не имеет права! Ни о каком сакральном значении власти или философском осмыслении государства (вспомним государство философов у Платона) не может быть и речи! По крайней мере, такой взгляд на государство и политику имели предтечи современного либерализма - философы Нового времени: Н. Макиавелли, Жан Боден, Т. Гоббс, Ф. Бэкон, Дж. Локк. А знаменитый классик либерализма Дж. Стюарт Милль писал о об индивидууме как о человеке, освобожденном от любого содержания, любой сопричастности - «человеке без свойств»: «Сфера жизни индивидуума, которая имеет непосредственное отношение к нему самому, и есть сфера его индивидуальной свободы» («О свободе»).           Но на этом борцы за свободу остановиться не смогли, машина была запущена и вышла из-под чьего-либо контроля. Либерализм привел человечество к отказу от самого человека - в этом новая антропология постмодерна. Современный французский философ Жан Бодрийар увидел в либеральном индивидууме стремление избавиться от самой идеи бытия, от содержания, превратиться в чистое функционирование без смысла, в бешеное воспроизводство без оригинала, наподобие размножения раковых клеток в организме. Если в классическом либерализме Милля свобода человека, понимаемая им только как «свобода от» («liberty» в противовес «свободе для» - «freedom») - это все же свобода именно человека, то современный либерализм готов освободить человека от самой сущности и подарить обществу постмодерна чистый атом - индивида. «Но последствия такого распада фатальны. Всякая вещь, теряющая свою сущность, подобна человеку, потерявшему свою тень: она погружается в хаос и теряется в нем», - пишет Бодрийар. В свою очередь православный христианин может сказать, что это есть потеря человеком образа Божьего, а миром своей «логосности» - смысла.   
    
Ты больше не имеешь права говорить, что ты русский или серб, православный или католик, что ты любишь свою родину, гордишься своей семьей, профессией, работой и т.д. Ты - всего лишь индивид: Петя, Вася, Коля - больше никто! Любое иное сравнение форм идентичности будет объявлено нетерпимым, нетолерантным, вообще - фашизмом. Чтобы такое общество сформировалось, нужно разрушить не только само государство (попытки этого мы видели в болотно-сахаровских выступлениях наших оппозиционеров), но и его идеал, неразрывно связанный с православной Традицией и Церковью.  
    
Одним из самых распространенных церковно-политических мифов, который активно внедряется в массовое сознание нашими либералами, является представление о взаимной индифферентности как о нормативном отношении Церкви и государства. Причем эта индифферентность приписывается природе самой Церкви: Церковь выше политики, православный человек может иметь любые политические взгляды, идеальной формы правления не существует и т.д и т.п.... Теория аполитичности Церкви нужна либерализму не для того, чтобы утвердить свободу самой Церкви (как это нередко преподносится), а лишь для того чтобы не допустить возрождения нормативных, с точки зрения традиционного православного общества, церковно-государственных отношений.     
    
А этот норматив есть и выработан на протяжении более чем тысячелетнего имперского периода Церкви. Это - симфония Церкви и Государства, Патриарха и Царя, монархии небесной и монархии земной. Свое законченное словесное выражение симфония властей получила в известной 6-й Новелле св. императора Юстиниана Великого: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое заботится о божественных делах, второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни». И какие бы сегодня политические вкусы и моды ни возобладали, какие бы исторические факты несовершенства в осуществлении этого идеала нам ни предъявляли, как бы ни осмеивала либеральная пропаганда православных монархистов, мы должны ясно свидетельствовать: у Церкви есть свое учение о государстве, в основе которого лежит монархическое миросозерцание.        
    
Именно монархическое, ибо происхождение Священника и Царя (церковной и государственной власти) от единого источника - Бога, что особо подчеркивается в Новелле, анагогически (прообразовательно) возводит земное самодержавие к догматическому учению о монархии Отца как едином ипостасном источнике бытия Сына и Св. Духа. «Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земле царя; по образу Своего вседержительства - царя самодержавного; по образу Своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, - царя наследственного», - пишет святитель Филарет Московский. А св. Григорий Богослов еще за 1,5 столетия до издания знаменитой Новеллы, обращаясь к царям, говорит о «великом таинстве» монархического служения: «Цари! Уважьте свою порфиру, познайте сколь важно вверенное вам и сколь великое в рассуждении вас совершается таинство. Целый мир под вашей рукой, сдерживаемый небольшим венцом и короткой мантией. Горнее принадлежит Единому Богу, а дольнее - и вам, будьте (скажу смелое слово) богами для своих подданных. Сказано, что «сердце царя в руке Господа» (Притч. 21: 1)» (Слово 36, О себе самом). Действительно, смелое слово, опровергающее современную тенденцию либеральной теологии видеть в обожествлении царской власти исключительно язычество и дань историческому контексту.      
    
Святые Отцы, как и византийские императоры, видели в христианской империи- «ойкумене», единое общество спасаемых, в котором нет разделения на светское и духовное, на гражданские и церковные законы. Это стало характерным признаком десакрализации сознания лишь в Новое время. Для Византии было свойственно представление о том, что вся империя находится под властью Христа - Царя и Первосвященника, потому императорское и патриаршее служения воспринималось одинаково божественными. Потому и св.император Константин Великий, будучи еще даже некрещеным, созывал Вселенский собор и именовал себя «епископом внешних дел Церкви», и это не вызывало протестов со стороны архиереев. Потому и известное послание патриарха Антония в Москву в 1393 г., где он писал, что «невозможно христианам иметь Церковь и не иметь императора», не вызвало возмущения великого князя Московского Василия I - правителя уже почти суверенного государства.
    
Православный христианин не может исключить из своего целостного мировоззрения этот имперский идеал симфонии властей, и степень приближения к нему или отдаления от него современного Российского государства не может оставить верующего человека равнодушным. Нам скажут: этот идеал никогда не достигался! - Правильно, как и всякий идеал. Господь дал нам заповедь - «будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный» (Мф. 5: 48) - которую мы никогда не сможем исполнить, но она дает нам правильный вектор и истинный критерий духовного совершенствования. На этот основополагающий принцип духовной жизни у либерального богословия еще рука не поднялась, пока не поднялась...Но разрушение православного мировоззрения ведется с разных направлений. Одно из таких направлений - релятивизм монархического идеала. Цель проста: навязать христианину либерально-индивидуалистические ценности постмодерна. Такой христианин удобен для гражданского общества, где, как надеются его «пророки», исчезнут любые конфликты и мир потонет во всеобщем уважении и любви ко всему и всем. Действительно, где нет нравственного идеала, там нет конфликта между теми, кто его принимает и теми, кто его отвергает. Как же соотносятся православная монархия и нравственный идеал? Ответ будет прост и ясен - напрямую, но попробуем доказать это соотношение «от противного»: посмотрим, что же так неприемлемо в самой монархической идеи для наших либералов.
    
Стоит, правда, оговориться, о специфике такой полемики. Спорить с либералом о монархической идее - все равно, что спорить с материалистом об идее вообще. Материалист признает первичность материи над идеей, либерал - главенство исторического прогресса над идеалом в истории. Прогресс вообще исключает наличие идеала в истории, ибо «завтра будет лучше, чем вчера», как пелось в известном советском шлягере. Поэтому при таком дискурсе принципы демократии, толерантности, всеобщего равенства и т.п. лучше, чем монархический принцип - просто прогрессивнее... Правда, ежегодное празднование Рождества Христова - Боговоплощения - опровергает саму идею прогресса: Спаситель был бы не нужен, если бы «прогрессивное» человечество стремительно ни скатывалось в пропасть греха и смерти. Нынешним либералам Он, действительно, не нужен, поэтому они историческими грехами христиан пытаются очернить все христианство, а примерами плохих монархов дискредитировать саму монархию. Не будем устраивать «суд истории» над самими либералами, которым не мешало бы напомнить, что, например, Гитлер пришел к власти вполне демократическим путем, и Запад приветствовал фашизм в 30-х гг. прошлого века. Однако как писал Л.А.Тихомиров, оценивая формы государственного устройства, «для сознательного действия мы должны знать не одну историческую практику, но самый идеал данного принципа». В связи с этим либерализм стремиться ниспровергнуть сам идеал.

Часть II.

    Во-первых, либеральная мысль уже несколько сотен лет отождествляет монархию и абсолютизм, из-за чего и не может дать хоть сколько-нибудь адекватное определение монархии. Достаточно открыть любой школьный учебник истории (школьные учебники воспроизводят либеральную матрицу гораздо более выпукло, чем научные монографии), чтобы увидеть знак равенства между европейским абсолютизмом и русским самодержавием. Однако, например, Тихомиров, считая абсолютизм не формой правления, а его характером, определяет абсолютную власть как власть, ни от чего, кроме самой себя, не зависящей. - В этом смысле абсолютная монархия и демократия равны, потому что источником своей власти они полагают народную волю, ничем, кроме самой себя, не обусловленную, т.е. абсолютную. И, действительно, чем по своему происхождению отличается власть всего народа (демократия) от власти одного из народа (абсолютизм или диктатура)?      
    
С Нового времени и благодаря французской Декларации прав человека и гражданина (1789 г.) в современной политологии утвердилась либеральная идея Джона Локка о разделении властей - законодательной, судебной и исполнительной. При такой схеме монархия представляется как сумма этих властей, сосредоточенных у одного лица. Но русская дореволюционная юридическая мысль знала четвертый вид власти - власть Верховную - этим и отличается истинная монархия от монархии абсолютистской и от республики. Эту власть Л.А. Тихомиров назвал «властью нравственного идеала», ибо только она имеет своим источником не народную, а Божественную волю. Верховную власть, как пишет известный дореволюционный правовед Н.А. Захаров, нужно понимать как «власть непосредственного волеизъявления, установленную в общих своих чертах в Основных Законах и неограниченную в этой сфере применения или вовсе не упоминаемую, но могущую проявить себя в экстраординарную минуту жизни государства». Незаслуженно забытый русский публицист и общественный деятель М.О. Меньшиков говорил, что Верховная власть Государя есть власть, предназначенная для окончательных и верховных решений, в этом смысле «Государь имеет власть и долг изменить конституцию, им данную, раз она плоха». Проф. В.Д. Катков характеризует Верховную власть как власть личной и неограниченной ответственности перед Богом: «Нет в мире власти, кроме Престола Божия, которая могла бы привлечь Верховную Власть русского Императора к отчету и ответственности за Его деяния по управлению страной».         
    
Святитель Филарет Московский называет царя «верховным государственным деятелем, возбудителем и одушевителем» писанного закона, благодаря царю «закон, мертвый в книге, оживает в деяниях». Далее святитель пишет: «Благо народу и государству, в котором стоит Царь, свободно ограничивающий свое самодержавие волей Царя Небесного!». Только в таком контексте и становятся понятны слова ап. Павла «нет власти не от Бога» (Рим. 13: 1) - речь идет не о лояльности к любым властям, а об истинном источнике власти, как на небе, так и на земле. Власть, полагающая в себе самой основание, вообще не является властью в библейском понимании. Почему мы, как православные христиане, не можем принять за норму «идеал» либерально-демократической власти? - Потому, что, «истекая из человеческих сфер - идеал не был бы абсолютен; истекая не из личного источника - он не мог бы быть нравственным».       
    
Монархия формирует то духовно-нравственное правосознание, о котором писал еще Иван Ильин и которого так не достает нашим либеральным правозащитникам. Ильин разделял понятия «естественного права» и «положительного права». О первом он писал: «Правовые нормы, стоящие в согласии с моралью и справедливостью, называются естественным правом (т.е. правом, соответствующим самому «естеству» человека как духовно-нравственного существа)». Положительное право, по Ильину, то, которое выражено в государственных законах, должно исходить из права естественного, оно же в свою очередь базируется на здоровом правосознании. Здоровое правосознание основано на христианском идеале служения Церкви, народу и государству (властям). Об этом органическом единении, которое остается идеалом традиционного общества, И.Ильин рассуждал так: «Именно с этим была связана та, выношенная средними веками, уверенность, согласно которой государство имеет религиозную задачу - служить своею властью Божьему делу на земле. Эту религиозную задачу церковь то указывала светской власти, то пыталась взять в свои руки, а государство понимало религиозно свою высшую цель даже тогда, когда оно отказывалось от повиновения церкви. В те времена человек, делая государственное дело, старался поднять свой взор к Высшему, к Богу, и делал, как мог, религиозно осмысленное дело... Христианство своим религиозным светом осмысливало и облагораживало дело права и государства, и в то же время оно утверждало в человеческой душе такие благодатные силы (любовь и совесть), которые вдохновляли человеческое правосознание и придавали ему некую неразложимую абсолютную опору». Размышляя над кризисом правосознания в революционное время (а в наше время он лишь усугубился), Ильин приход к интересному выводу. Чтобы страсть удовлетворения своих индивидуальных интересов не превалировала над идеей общего служения Правде Божией и долга перед своей страной, необходимо живое олицетворение правосознания. Такое олицетворение в полной мере возможно лишь при монархическом правосознании, и И. Ильин вводит такое понятие как «художественно-религиозное олицетворение», которое понимается им как символическое (художественное) отождествление подданных с монархом и монарха с народом. «Облик Государя не унижает подданных, а возвышает и воспитывает их к царственному пониманию государства и его задач», или «Монархия держится любовью подданных к монарху и любовью государя к своим подданным».    
    
Именно такой идеал монархии немного позднее современник Ильина - Иван Солоневич - назовет «народной монархией». Воплощением ее он видел Московскую Русь; падением - петровские реформы и весь XVIII в., подготовившие революцию 1917 г., как считал Солоневич; коротким периодом реставрации - век XIX - именно в это время либеральная дворянская интеллигенция будет всеми силами расшатывать царский престол. Народное стремление к русскому самодержавию Солоневич показывал на примере сопротивления «тяглового сословия» любым попыткам ограничить или свергнуть монархию со стороны боярско-дворянской элиты. Именно русский народ отверг Семибоярщину в Смутное время и избрал царя, именно русский народ увидел в восстании декабристов попытки вернуть себе былые «вольности дворянские», которые зиждились на крови дворцовых переворотов вплоть до Александра I, именно русский мужик заклеймил «народовольцев» не борцами за свободу, а «цареубийцами». Но либеральная интеллигенция постепенно вытравливала из народа идеал царя, а вместе с ним здоровое правосознание. Занимается она этим и сейчас.   
    
Ни в 1905, ни в 1917 году, ни сейчас нашим либералам не нужна власть нравственного идеала, не нужно его олицетворение. Их уровень правосознания Ильин охарактеризовал как правосознание черни: «Чернь отличается корыстной волей и убогим правосознанием, а в революционные эпохи сверх того и политической притязательностью». Разве не про нашу «болотную элиту» эти слова? Вместо нравственного правосознания она навязывает всей России идеологию прав человека - постмодернистскую идеологию, которая окончательно стерла все границы между добром и злом. Сам Запад уже смеется и ужасается абсурду этой либеральной идеологии. ««Право на жизнь» заставляет трепетать все набожные души до того момента, пока из него не выводят логически право на смерть, после чего абсурдность становится очевидной. Потому что смерть, как и жизнь, есть судьба, но отнюдь не право». А права гомосексуалистов разве не являются издевкой над самим понятием права? «Право на грех» может признаваться государством только тогда, когда отсутствует личная ответственность за это перед Богом. В либерализме это невозможно.
    
Но монархическое правосознание всегда утверждало, что только личность монарха (а не народного избранника, чья ответственность этим же народом и ограничена) может быть нравственно ответственна перед Богом за народ и за государство. «Верю, что мне, как рабу, предстоит Суд не только за свои грехи, вольные и невольные, но и за грехи моих подданных, совершенные из-за моей неосмотрительности», - писал царь Иван Грозный либералу-изменнику князю Курбскому, предательство которого снискало ему славу первого «диссидента» среди нашей интеллигенции. И каяться русские самодержцы умели по-настоящему, не в пример сегодняшним media-властителям, вроде Сванидзе или Соловьева, вечно извиняющимся перед Западом за «имперские грехи» русского народа. С истинным смирением Грозный царь признает: «Ибо если и многочисленнее песка морского беззакония мои, все же надеюсь на милость благоутробия Божьего - может Господь в море Своей милости потопить беззакония мои»; и совсем без позёрства восхваляет милосердие Божие (военные успехи 1577 г. в Ливонской войне) к себе - «грешнику, блуднику и мучителю». А кто-нибудь из наших либеральных идеологов покаялся публично за беззакония 90-х годов? Воспринял ли, например, Ельцин развал государства в 1991 г. как свой личный грех? Царь каялся за опричнину, а почему Чубайс за криминальную приватизацию - нет? Все эти вопросы, абсурдные и гротескные, еще раз убеждают нас в несопоставимости власти нравственного идеала - самодержавия и власти безнравственного произвола - либеральной демократии.

Часть III.

    
Второе. Нашим политическим либералам приходят на помощь либеральные теологи. Как отмечает даже протестантский богослов Й.Л. Громадка, либеральная теология оторвалась от Церкви: «Теология перестала быть теологией церкви. Ветхий завет, Новый завет, церковная история - все это изучалось (в либеральной теологии - И.М.) без внимания к тому, как они интерпретировались самой церковью». Все «политические» места Св. Писании толкуются либеральными теологами не в монархическом духе, как это, естественно, делалось свв. Отцами, а в духе просвещенческой догмы - отделении Церкви от государства, а заодно и от народа.  
    
Так, например, 8, 9 и 10 гл. 1 книги Царств, где говорится о даровании Израилю царя, представляются нашими либералами как уступка Бога народным мольбам и исторической необходимости (кругом, у прочих народов - цари, демократию взять неоткуда). Здесь указывается на грех, который совершил израильский народ, прося себе царя: «Не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними», - говорит Господь Самуилу (1 Цар. 8: 7). Отсюда современные модернисты делают вывод, что, мол, царская власть - ценность относительная, связана с грехом отступничества, и Господь дает ее «неохотно». Полный набор таких «библейских» аргументов можно встретить у известного современного библеиста А. Десницкого.                                                                                                                                                                                              

    
Но еще 80 лет назад архиеп. Серафим (Соболев) - замечательный русский богослов, святитель-эмигрант, окормлявший русские общины в Болгарии, обличитель экуменизма и софиологии, идейный монархист и патриот, канонизация которого готовится ныне в Болгарской Церкви - этот архиерей в своем трактате «Об истинном монархическом миросозерцании» ответил на всю нелепость и глупость подобной либеральной экзегезы. Владыка Серафим указывает на прямое нарушение элементарных логических правил и неумение понять весь контекст (1 Цар.8-10.). «Нельзя смешивать два явления, совершенно различные по своей сущности: желание иметь царя, с одной стороны, и отвержение Израилем Бога, как небесного Царя, - с другой. С просьбою о поставлении царя еврейский народ обратился к пророку Самуилу после того, как впал в тяжкий грех отвержения Бога», - пишет архиеп. Серафим.
    
Грех заключался в нарушении истинной теократии: в неверии Богу как своему подлинному Защитнику и Заступнику, что наглядно показано в панике народа израильского во время нашествия Нааса Аммонитянина (1Цар. 11: 4). Господь обличает народ Свой не за царя, а за то, что они «оставляли Меня и служили иным богам» (1Цар. 8: 8). Сыновья самого Самуила, будучи судьями, творили беззакония и брали взятки (1Цар. 8: 3). Книга Судей закачивается печальной констатацией: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым» (Суд. 21: 25). Древний Израиль честно признался, что самостоятельно жить по Правде Божией он не в силах - это и было «великим грехом». Как пишет Тихомиров, в сравнении с теократией (которая не является вообще формой государства!) любое государство есть «великий грех», но «лучше сознание греха и искание опоры, нежели неосновательное самомнение; в этом смысле требование государственности составило заслугу Израиля и было оправдано». Добавим: в высшей степени оправдано, ибо эту государственность создает Сам Господь, как ранее Он создал человека, семью, народ. Либеральные теологи, столь восторженно воспевающие теократию, страдают пелагианством и духовной инфантильностью одновременно. Они в своей «любви» к общечеловеческим ценностям забыли, что человек поражен грехом, и что теократия - это идеал небесного Царства, а здесь, на земле, в деле спасения нужен «удерживающий» (2Фес. 2: 7), нужно государство, где самодержавный царь будет олицетворять Правду Божию и в то же время сам проверяться ею. Дарование царя взамен судей было по сути дарованием нормативного, с точки зрения Бога, государства. Признать противоположное - значит признать, что Бог потакает греху Своего народа, евреям удалось «уговорить» Бога, выклянчить у Него монарха. А ведь именно в такое толкование впадает либеральная экзегеза: ветхозаветная монархия - это «институт, разрешенный Богом, но установленный всецело по воле людей». Однако Господь именно дает, а не попускает царя: «И сказал Господь Самуилу: послушай голоса их и поставь им царя» (1Цар. 8: 22) (Бог ни «слушается» народного гласа, а повелевает пророку исполнить Свою волю, и здесь воля народа оказывается созвучной воли Божией); «вот, Господь помазывает тебя в правителя наследия Своего» (1Цар. 10: 1); «видите ли, кого избрал Господь? Подобного ему нет во всем народе» (1Цар. 10: 24).        
    
Так же владыка Серафим отвечает на распространенное либеральное занудство: плохие цари были, значит, монархия не свята. Логики здесь нет никакой, но здравый смысл не самое сильное оружие либерализма. Архиеп. Серафим, как и Тихомиров, четко разделяет сущность царской власти и ее вид. Самодержавность есть сущность любой царской власти вообще, а истинная самодержавность или православная монархия есть вид этой власти, когда царь руководствуется волей Божьей и церковными канонами. «Помазание не изменяло существа власти, ее единодержавия или самодержавия. Иной вид царской власти, вид подлинно самодержавной, при ее послушании Богу на основе православной веры, было делом будущей деятельности царя и зависело от его свободной воли или его подвига царского служения», - пишет владыка Серафим. Весьма полезно обратиться к сочинению владыки, а также к упоминавшемуся труду Л.А. Тихомирова «Монархическая государственность», где подробно в православном  ключе рассмотрены  все положительные аспекты учреждения царской власти как богоустановленной.       
    
Архиеп. Серафим много раз, вопреки либеральному «политическому богословию», говорит о том, что христианство не безразлично к государственной власти. Достаточно посмотреть, как толкуются сегодняшними библеистами, вроде Десницкого, и владыкой Серафимом слова Христа «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22: 21), чтобы заметить, насколько противоположны выводы либеральной теологии и святоотеческого богословия. Для первой это - выражение лояльного безразличия, для второго - активная заповедь. «Если Господь дал заповедь о повиновении царю языческому, то с какою же готовностью и с каким благоговением мы должны повиноваться царю православному?» - задает риторический вопрос владыка Серафим. «Поэтому св. Церковь не может закрыть своих глаз на отсутствие религиозной основы в демократическом образе правления. Следовательно, она не может быть безразлична к политическому строю нашей страны», - продолжает архиепископ в своем труде «Русская идеология».       
    
Социальная концепция нашей Церкви, говоря о лояльности к нынешним демократиям, также подчеркивает, что форма правления зависит от духовно-нравственного состояния общества, и не исключает возможности «такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной» (Основы социальной концепции Русской Православной Церкви, III.7). Увы, в самой демократии, конечно же, нет религиозной основы, если не считать сам либерализм извращенной формой религии, «гражданской религией». Но все-таки в современной России мы наблюдаем некое привнесение православного духа в государственную и общественную жизнь.

Часть IV.

    
И наконец, третий аспект либеральной агрессии на православное политическое миропонимание связан с понятием «катехон» («удерживающий») и идеей «Москва - Третий Рим». Стоит только заговорить среди либералов об этих понятиях, как сразу же губы их начинают кривиться в усмешке, и вас обдают презрительной иронией. По поводу первого обычно говорят, что «удерживающего» царя у нас уже давно нет, а антихрист все не приходит и не приходит... Создается впечатление, что либералы об этом сильно жалеют. Ну, а второй концепт не рассматривается либеральной политической и богословской мыслью иначе, как имперский шовинизм и политические игры московских великих князей. Убожество такого понимания связано или с сознательным искажением смысла, или с полным незнанием православной традиции. Решать, что стоит на первом месте, не берусь.   
    
Начнем с апостольских слов о «катехоне»: «Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2 Фес. 2: 7). По толкованию св. Иоанна Златоуста, лучшего толкователя Св. Писания, «удерживающим» является римский государственный порядок: «Когда прекратиться существование римского государства, тогда он (антихрист) придет. И справедливо - потому что до тех пор, пока будут бояться этого государства, никто скоро не подчиниться антихристу, но после того, как оно будет разрушено, водворится безначалие (анархия), и он будет стремиться похитить всю - и человеческую, и божественную власть». В другом месте святитель говорит: «Если отнимешь у городов начальников, то будем вести себя безумнее бессловесных зверей - друг друга угрызать и снедать» (Беседа о статуях).        
    
Блаженный Феодорит Кирский в своем толковании на эти апостольские слова все святоотеческие точки зрения на «удерживающего» - это и римское царство, и благодать Св. Духа, и промысел Божий о проповеди Евангелия всем народам. Сам блаж. Феодорит склоняется к третей точки зрения, но вот почему: он считает, что благодать Св. Духа и римская государственность не могут прекратиться - и то, и другое Божественные установления. «Да и Римскому царству не будет преемствовать другое царство», - пишет блаж. Феодорит, ссылаясь на пророчество Даниила о четырех мировых монархиях (Толкование на Второе послание к Фессалоникийцам). Даже антихрист будет воспроизводить, вернее, паразитировать на имперской модели всемирного царства, придет «как царь Римский», по словам св. Андрея Кесарийского (Толкование на Апокалипсис, XIX, 55). На смену глобальному, транснациональному, либеральному «мировому городу» Вавилону, описанному в 18 гл. Откровения придет апокалиптический Рим - монархия без Бога. Не случайно русское православное сознание всегда отождествляла отступающего от веры самодержца с антихристом (как в случае, например, с Петром I): «Если на Западе неправедных монархов обыкновенно сопоставляли с нечестивыми библейскими царями, то в России их сопоставляли с Антихристом».         
    
В таком смысле и знаменитая теория псковского старца Филофея «Москва - Третий Рим» (1522-1523 гг.) представляет собой именно эсхатологическое учение, своего рода «политическую» эсхатологию, ставшую актуальной после падения отступившей от Православия Византии в 1453 г. «Все христианские области придут к концу и соединяться в единую область нашего государя, то есть в область русскую, согласно пророческим книгам. Два Рима пали, третий стоит, а четвертому не бывать», - писал старец Филофей Василию III и Ивану IV. Для Филофея, как отмечает о. Иоанн Мейендорф, «Москва была не только «третьим Римом», но, что еще важнее, «Римом последним». Это же подтверждает и другой исследователь - о. Георгий Флоровский: «Если Москва есть Третий Рим, то и последний, - то есть: наступила последняя эпоха, последнее земное «царство», конец приближается». Современные исследователи «русской идеи» также указывают на то, что сведение концепции «Третьего Рима» (под которым, кстати, понималась не только Москва, но и все Русское царство) к политической программе или «византийскому наследию» есть «миф» либеральной историософии. В русском же понимании «Третий Рим» сосредоточил в себе «не имперские претензии России, а нечто великое, направленное на спасение России и мира, на духовно-нравственное бытие, конкретнее - на всеохватное торжество православного христианства».
    
Сама идея «Третьего Рима» тесно переплетается с учением Отцов об «удерживающем»: и русская государственность (символом этой государственности служит Древний Рим с его знаменитым правом), и Русская Церковь (учреждение патриаршества указывает на «переход» Второго Рима в Москву) становятся оплотом Православия для всего мира. Это свидетельство о единственной истинной вере не умолкает и по сей день - никто не будет, наверное, спорить, что именно Русская Православная Церковь сегодня является самой обширной и самой влиятельной среди Поместных Церквей. Это подтверждается даже нашими врагами: либеральные элиты, как западные, так и наши, ненавидят Русскую Церковь и русское Православие. Этого не скрывал даже З. Бжезинский. И мы видим, каким «удерживающим» фактором является сегодня даже наша далеко несовершенная государственность: у нас не легализованы однополые браки, у нас, слава Богу, не проходят еще содомитские парады, мы сопротивляемся еще ювенальной юстиции - Россия не скатилась до полной либерализации. А значит, пока еще мы не будем жителями глобального Вавилона.      
    
Фундамент монархической России был заложен настолько крепко, что его не смогли до конца взорвать ни революции 1917 г., ни «лихие» 90-е. Вот поэтому для нас так важно сегодня во всей глубине понять монархическое миросозерцание, понять к какому идеалу должны стремиться церковно-государственные отношения, какие идеи мы обязаны принимать и отвергать, чтобы быть достойными сынами «Третьего Рима» - Православной России.
источник


Назад к содержимому | Назад к главному меню